НОВОСТИ

Медная "жесть" и Охотское море

В районе бывшего поселка Беличан. Магаданская область, июнь 2023 г.. Фото:
Грешно губить Охотское море — это наше колоссальное богатство. Заслуженный деятель науки РФ Даниил Берман рассказал ИА MagadanMedia о перспективах добычи меди в Магаданской области. Об экологических последствиях, "долгоиграющих" ядовитых потоках, о транзите отравы в море, а также о влиянии вечной мерзлоты и сейсмичности на эко-катастрофы — в статье профессора.
Несколько лет в магаданской прессе муссируется возможность добычи и выплавки меди в области и, тем самым, расширение профиля горной промышленности, основа которой, как известно, золото. Меня как эколога беспокоят любые полезные ископаемые, в первую очередь, вредные по экологическим последствиям при их извлечении и переработке.
В разное время в центре внимания общественности оказывались перспективы добычи нефти на шельфе Охотского моря, разработки угля близ поселка Ола и на берегу моря близ бухты Мелководная. "Страсти" по нефти и углю в регионе притихли, теперь в эпицентре — медь, будоражащая мировые рынки. Обсуждаются в основном перспективы разработки месторождения на реке Халанчига (правом притоке реки Яма); упоминаются также медные руды у поселка Ороек, что на правом берегу Колымы у границы Магаданской области с Якутией (1).
Медь занимает второе после алюминия место в списке наиболее актуальных для мировой экономики. И потребность в ней растет стремительно, что связано в значительной мере с гонкой производства электромобилей. Совсем скоро, к концу текущего десятилетия эта отрасль потребует уже не 13% (как сейчас), а почти 40% от мирового производства меди. Отсюда экологические сложности с добычей сырья и, главное, — с его переработкой. Она может быть сопряжена с большими объемами крайне ядовитых отходов, несовместимых с жизнью природы и человека.

Медь стали использовать раньше железа: за каменным веком следует важнейший период, названный медным (а уж за ним более известный век бронзы). Именно с этого времени эксплуатируется крупнейшее месторождение на территории бывшей Казахской ССР (в составе СССР) — в Жезказгане (Джесказгане), т.е. уже более 7500 лет! В России насчитывается 48 разрабатываемых месторождений меди.

Об экологических последствиях производства меди в Жезказгане и на Урале, дают четкое представление самые разнообразные материалы в Интернете. Образно говоря, территории добычи и выплавки меди и их обширные окрестности становятся чуть ли не навсегда непригодными для жизни.

Обезображенными горняками территориями магаданцев не удивишь. "Колыма" занимает отнюдь не последнее место в скорбном списке регионов. Как не раз сообщалось, за почти вековой период добычи золота под корень уничтожены долины многих рек или их значительные отрезки. Самые яркие тому примеры — реки Теньке, Берелех, Сусуман. Здесь на десятках километров пути вдоль автодорог сложно найти пригодную воду не только для питья, а руки в речках и помыть боязно.

На северо-востоке Азии экологическое благополучие. Было

Однако "Колыму", по сравнению с окрестностями медеплавильных заводов, пока можно счесть слегка задетой антропогенным влиянием территорией. Наше счастье, что золото извлекали из россыпей, как всегда — промывкой, которая сопряжена почти исключительно с механическим загрязнением воды, попросту — с замутнением. Да, используется при взрывах на полигонах селитра; да, кое-где мелкое золото, к сожалению, ранее амальгамировали ртутью… Применение названных химических веществ чревато, но по масштабам последствия пока невелики.

Прекращают мыть золотые "пески", и река постепенно, в обозримо разумный срок очищается от мути. Лучше, конечно, выровнять искореженную территорию, дать ей зарасти лесом, и тогда самоочищение реки пойдет быстрее. Быстрее возвращается и хариус, обитатель и символ чистейшей воды... На сегодняшний день описанная идиллия — все еще возможный счастливый вариант завершения цикла золотодобычи (повторюсь: если не применялись химические способы извлечения золота).

Так было. Но положение стремительно меняется, промышленность все больше переходит на коренные месторождения; сейчас в России на их долю приходится уже свыше 70% от общего объема производства (2). В области ныне разрабатываются порядка 20 рудных месторождений и 300 россыпных (3), а динамика добытого металла по годам уверенно свидетельствует о смене лидера.
Динамика добычи россыпного и рудного золота в Магаданской области (3). Фото:

Разработка рудного золота зачастую сопряжена с непременным использованием крайне агрессивных реактивов: цианида натрия, гипохлорита кальция (в нем хлора до 65%!), серной и соляной кислоты, кальцинированной соды, медного купороса и т.п. (4). Сами названия вопиют о ядовитости!

Замутненные реки видны из космоса. Ядовитые реагенты в воде не всегда разглядишь, цвет и прозрачность могут и не меняться. Тотальное отравление проявляется массой плавающих кверху брюхом дохлых рыб, разумеется, если рыбы до того не были уничтожены.

В буквальном смысле яркий признак все расширяющегося использования руд коренных месторождений — появление в пейзаже замечательно окрашенных, но глухих высоких металлических заборов. В сочетании с жесткими пропускными режимами они надежно избавляют хозяев от "праздных" любопытствующих, доставляющих много "ненужных" хлопот.

Два взгляда на одну реальность

Злостная химия — не муть от промывки… Применение агрессивных реагентов может повлечь за собой проблемы с загрязнением среды совершенно иного порядка. Кто может гарантировать, что стоки с обсуждаемых производств в Магаданской области удастся локализовать или обезопасить? Позиция некоторых промышленников примерно такова: "Никакого риска для экологии нет, поскольку опираемся на современные "чистые" технологии. А если риски есть, давайте посмотрим, чем именно рискуем. Плохонький неделовой лес, который даже для крепежа в шахты не годится. Рыба? Она есть в любой речке бассейна Тихого океана".

Это — правда, но не вся. Действительно, лес неделовой, да и рыба в отдельно взятой речке стоит недорого. Вот только в бассейне реки Ола обитает небольшая реликтовая популяция краснокнижной нерки, а сама река — традиционное место любительского лова для горожан, 30 км до Магадана… Прогнозируемый ответ: " Не беда, — скажут проектанты, — потерю нерки возместим, например, строительством небольшого заводика по выращиванию нерки, а для воскресных рыбаков найдем другое место, проведем туда дорогу…". Предлагаемые схемы компенсации нередко абсурдны, например, при проектировании строительства Амгуэмской ГЭС (на Чукотке) потери оленьих стад предлагали возместить строительством коровников на… Колыме близ поселка Синегорье.
Однако у экологов есть еще аргумент: в районе, где будет идти разведка меди, на реке Яма находится кластер Магаданского заповедника с абсолютно уникальными рощицами сибирской ели; их потерю возместить гораздо сложнее; ожидаемый ответ: "елки — тоже мелочь по сравнению с грандиозностью предприятия"… Все так, возражать трудно.
Но вот с "чистыми", т.е. безопасными технологиями извлечения меди просто беда, а если говорить без дипломатических уловок, — так предельно скверно, а если уж совсем прямо, то, считаю, просто — катастрофично. Ну ладно, казахстанский Жезказган, загрязнения можно списать на древность технологий, оборудования, кумулятивный эффект и пр.: промышленное производство началось в середине XIX века, вот и накопилось. Однако, обстановка вокруг некоторых современных медеплавильных предприятий, например, Урала, построенных менее десятка лет назад, не отличается в лучшую сторону! Конечно, используются современные технологии, а на старых предприятиях обновляется очистное оборудование, есть службы экологического контроля, громадные деньги выделяются на реконструкцию производства….. Однако большое число рек Северного Урала по оценкам экологов сегодня загрязнено медью и прочими тяжелыми металлами.
Очистить реки, вернее — ядовитые потоки, в которые они превратились, уже крайне сложно, как и остановить их. Увы, — экологические катастрофы, кои озеленением близлежащих городов не закамуфлируешь. Особо подчеркнем, что избавиться от последствий добычи меди крайне сложно — они "долгоиграющие"
Но и тут промышленники не видят ничего страшного, поскольку готовы компенсировать любые потери штрафами в пользу государства и местного сообщества. Размер штрафов велик, может разорить мелкую фирму, но он не соизмерим с прибылью крупных предприятий. Не соизмерим он и с экологическими, а отсюда и гуманитарными потерями.

Без гарантий при форс-мажоре

Северо-восток Азии в отношении гарантий от катастроф на экологически вредных производствах — выдающийся по сложности регион. Во-первых, он сейсмически опасен и потому, в принципе, непредсказуем. Напомню: магнитуда Оймяконского (Артыкского) землетрясения 1971 года (эпицентр почти в 1000 км от Магадана), по разным оценкам достигала величины от 6.6 до 7.1, что представляется не экстраординарным, а обычным проявлением сильной сейсмичности региона (5). К счастью, в то время еще не эксплуатировалось крупнейшее месторождение сурьмы, находящееся менее чем в 10 км (по реке Сарылах) от долины пока чистейшей реки Индигирки. Да и обогатительная фабрика, расположенная на склоне к долине реки Нера буквально в нескольких километрах от впадения в Индигирку, еще не существовала. Вчера Артык, а завтра где — кто знает?
В районе бывшего поселка Беличан. Магаданская область, июнь 2023 г.. Фото:
Во-вторых, регион подстилается вечной мерзлотой, прогноз таяния которой в связи с реально идущим глобальным потеплением далеко не очевиден. Ни его темпы, ни тенденции выпадения осадков, влияющих на оттайку, не определены.

Но и тут промышленники легко возразят: "Мерзлота в России занимает 65% территории. Выходит, что ничего проектировать нельзя, пока не определимся с прогнозом?". Можно, но нужно отдавать себе отчет в том, что повсеместная мерзлота и высокая сейсмичность — сочетание уникально непредсказуемое. Здесь вероятность дважды (!) непрогнозируемых аварий, чреватых экологическими катастрофами, кратно выше по сравнению, скажем, с тем же Уралом, Кольским полуостровом, севером Красноярского края (Норильском, в частности).

Транзит "река — море"

Высокий уровень опасности из-за злосчастного сочетания двух упомянутых факторов сам по себе не очерчивает проблему. В чем же тогда главное? В том, что вся отрава, попавшая в реки тихоокеанского бассейна, быстрым транзитом будет "доставлена" в Охотское море. Реки наши невелики, редко превышают немногие сотни километров. Загрязненная река обречена, не важно чем — взвесью от промывки золотых "песков", загрязненными водами из угольных разрезов или со вторичными соединениями цианидов или хлора из хвостохранилищ, отходами медеплавильных производств.
Словом, главная угроза, по моей оценке, состоит в том, что конечной наиболее уязвимой и самой ценной областью поражения любыми ядовитыми сбросами, которые несут реки, будет Охотское море.
Бесспорно, что усилия и реальные достижения современных технологов по созданию новых методов дезактивации загрязненных вод и воздуха реальны и велики. Тут и чуть ли не полностью замкнутые циклы оборота воды, и действительно высокая степень очистки частично сбрасываемых вод, и даже замена извести на тонины из борщевика (6) — ничего не скажешь, очевидный и замечательный прогресс.

Но ни одно из произнесенных слов не касается залповых сбросов, а ведь именно они, в первую очередь, катастрофичны и непредсказуемы на тающей мерзлоте в крайне сейсмоопасном регионе. Вот только один короткий пример катастрофы и показательно-спокойного отношения промышленников к ней.

"В результате землетрясения в Японии в 1980 году большой объем цианида с золотого рудника попал в реку. Хотя утечка химиката и привела к уничтожению в ней всех живых организмов, его наличие фиксировалось на протяжении только трех дней. В течение одного месяца на надводных камнях начала заново расти флора, а за 6–7 месяцев восстановились популяции рыбы, водорослей и беспозвоночных…". Позволю себе усомниться в последнем утверждении; гидробиологи свидетельствуют, что водные сообщества восстанавливаются годами, а то и вовсе остаются ущербными. Далее, в том же тексте есть прямое подтверждение сказанному мной: "В высоких концентрациях цианид токсичен для водной фауны и флоры, особенно для рыбы, которая в тысячу раз чувствительней к данному химикату, чем человек" (7).

Ну а теперь представьте себе, как подобный "транзит" отразится на морской флоре и фауне, которая в конечном итоге должна появиться на нашем столе…

Право на риск?

Вот тут-то и возникает нетривиальный вопрос: а можем ли мы себе позволить рисковать благополучием Охотского моря с точки зрения продовольственной безопасности … России. Да, да, России! И постановка вопроса, и ответ содержатся в важнейших для судеб Охотского моря публикациях сотрудников ТИНРО (Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии), ТИГа (Тихоокеанского института Географии ДВО РАН) и в официальных статистических сводках. По данным на конец декабря 2022 г. о суммарном улове рыбы (и прочих водных обитателей) по России Дальний Восток обеспечил 73%. Из них Охотское море дало 47%, а шельф северной части Охотского моря (к северу от р. Иня до вершины Пенжинской губы и далее на юг вдоль западного побережья Камчатки) — 14% (8).
Биостатистические районы в Охотском море (по 9). Фото:
Подчеркну — от всего российского улова! Потому и строевой лес, и рыба в реке Ола, и любительский лов в привычном удобном месте, и все прочее, связанное с сушей — сущая "мелочь" в возможной картине экологической опасности, которую могут создать горные работы. Центром забот должно быть Охотское море!

Для полноты картины перескажу, что по тем же материалам Россия, помимо дальневосточных 73% улова, добывает в Атлантическом океане в Антарктике, в северных российских морях суммарно всего лишь 14% и примерно столько же (около 13%) — во внутренних водоемах, в их числе и в Каспийском море. Конечно, можно обсуждать и осуждать статистику, как дело скользкое. Но она, скорее, занижает реальные уловы в Охотском море, а значит доля Дальнего Востока в россиийском улове еще больше. Кроме того, речь идет о порядках величин, а они при таком масштабе рассмотрения устойчивы.

Польза сомнений

Кто сказал, что упомянутые, но еще несуществующие сбросы загрязненных вод в реку Ола и затем — в море, погубят его? Пока никто. Разработаны ли, реализуются ли какие-либо проекты, экологические следствия которых угрожают Охотскому морю? Нет, таких проектов, к счастью, нет. Так к чему все сказанное?
Для беспокойства о судьбе Охотского моря достаточно вспомнить о двух морях, бывших колоссальными источниками рыбы и других морских продуктов — Каспийском и Северном. Увы, они погублены почти на наших глазах. Кто учится на своих ошибках, да еще всенародного масштаба, хорошо известно.
В Каспийском море уловы осетровых рыб — главной, уникальной его ценности, не только гастрономической, но и крайне выгодной экономически, сократились с 70 годов прошлого века в 130–150 раз (10). Как это произошло? Тут может быть повинна, во-первых, беспрерывная с начала прошлого века добыча нефти, ее рутинные и аварийные разливы на промыслах и транспортировке. Во-вторых, — плотины водохранилищ, порезавшие Волгу на куски и препятствующие извечным сезонным миграциям рыб на нерест. В третьих, — перелов рыбы там, где она сохранилась, — в северной части Каспия, в дельте Волги и в низовьях реки Урал. Оговорюсь, что приведенная последовательность причин произвольна, но в контексте статьи вряд ли она имеет значение. К слову, такая же судьба постигла и осетровых рыб (как и всех других!) ныне опустошенного Азовского моря.
С Северным морем история столь же печальна. В 50–60-х годах прошлого века Северо-восточный район Атлантического океана давал треть всех мировых уловов; в начале двухтысячных Северное море обеспечивает лишь 2,5% мирового улова, т.е., оскуднело более чем в 10 раз! (11). И тут могут играть роль те же нефть и перелов. Более свежих данных мы не нашли, но тенденции очевидны.
Заговорив о нефти в Охотском море, трудно остановиться. Охотское море имеет порядка 8–12% запасов континентального шельфа России, что немало в масштабах страны (см. 9). Но опыт Каспия и Северного моря, а также катастрофы с нефтью в Мексиканском заливе говорит о том, что ни о какой добычи нефти в Охотском море речи быть не может, если… мы не хотим потерять Охотское море с его 47% добычи российской рыбы. Нефть садится пленкой на дно, не разрушается, и этот жидкий "асфальт" — гибель для всего, что есть на дне. Даже ничтожное содержание нефти может сделать непригодными продукты моря. А тут и камбалы, и палтусы, и крабы, и моллюски…не буду перечислять всего. Разлитый литр нефти во время нереста распределяется тонкой пленкой по поверхности воды на громадном пространстве и, можно сказать, "гарантирует" гибель вылупляющихся в прибрежье личинок рыб, которые должны всплыть за первым глотком воздуха для "зарядки" плавательного пузыря (12). Богатства пелагиали (толщи воды) — всевозможные рыбы, кальмары, криль и прочие — также боятся нефти. Только алчный или безграмотный чиновник будет рисковать!

Лошадь — только впереди телеги!

Может ли быть компромисс между любой агрессивной химией, нередко применяемой в горной промышленности "на берегах", и морем. По-моему, нет. Предугадать все возможные сценарии техногенных катастроф, повторю, — в крайне сейсмоопасном регионе, располагающемся к тому же на сплошной вечной мерзлоте, нельзя. Про аварии на море и говорить нечего. Потому сомнения по любому проекту, затрагивающему экологию Охотоморья, должны трактоваться исключительно в пользу моря — по известному юридическому принципу.
"Польза сомнений в пользу Охотского моря" должна быть главным, отправным положением "Основ экологической безопасности Охотоморского бассейна". Они — "Основы" — должны быть созданы до появления конкретных проектов, быть экологической (природоохранной) "альфой" их разработки. "Лошадь следует ставить впереди телеги"!
До выработки вышеупомянутых "Основ" категорически нельзя, по-моему, начинать обсуждение конкретных проектов. Когда они появятся, их судьба, как широко известно, в очень большой степени будет зависеть от административных возможностей, ловкости и уровня образования чиновников, продвигающих проект на местах, от уровня лобби во власти. "Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Конго правила, как вести себя во время жары" (Станислав Ежи Лец)!

Именно следуя изложенной логике (и конечно, геополитическим соображениям), бурение шельфов Ледовитого и значительной части Атлантического океана, принадлежащих США, с целью поиска нефти и газа, запрещено многолетним мораторием (13).

Вспомним проект Нижнеобской ГЭС, обсуждавшийся более 20 лет. "Царь-ГЭС" (по аналогии с пушкой и колоколом): мощность электростанции 7500 МВт, протяженность плотины 12 км, а водохранилища — более 2000 км, запас древесины, уходящей под воду — 400 млн м³ (ее предполагалось добывать со специальных кораблей). Проект (слава Создателю!) похоронили в одночасье — как только забил первый нефтяной фонтан среди предназначенных под затопление "никому не нужных" Тюменских болот… А поспешили бы — "похоронили" бы гигантское богатство, обеспечившее страну на десятилетия.

Время собирать камни

Изучение экосистем Охотского моря, судя по литературе, находится на начальной и еще незавершенной стадии — инвентаризации (кто живет, где живет?). Особенно в отношении глубоководной части, прилежащей к Курильской гряде. Серьезный многолетний мониторинг численности считанного числа видов (очень малого относительно огромного количества живущих тут!) осуществляется учеными из ТИНРО. Изучаются биологические особенности промысловых видов, отслеживаются многолетние изменения их численности, на основе которых составляются производственные прогнозы целесообразных, научно-обоснованных квот отлова.

Однако если мы хотим грамотно управлять данным нам от природы невероятным богатством, нужно изучать не только промысловые виды, но и их "непромысловое" окружение. Шельфовые экосистемы, как и наземные, разнообразны, их устройство, слабые места ("критические точки") и способы управления неизвестны; вмешиваться же, не предвидя последствий, недопустимо опасно. Каспийское море и в этом плане дает показательные примеры невероятных по мощности эффектов от случайного и преднамеренного вселения планктонных беспозвоночных, моллюсков, рыб, затрагивающих чуть ли всю его акваторию

Надо отдавать себе и отчет в том, что Наука — дело не дешевое и не быстрое, особенно морская. Необходимо иметь хорошо оснащенные биологические станции, размещенные на специально подобранных участках и способные принять научных сотрудников многих учреждений, и не только из России. Еще нужны какие-никакие "плавстредства", а лучше бы — надежные: тут лето сродни зиме на Каспийском или Черном морях.
Учитывая уровень изученности и скромное финансовое обеспечение, идеальным решением был бы мораторий на любые проекты, сопряженные с загрязнением Охотского моря на 50, а может и 100 лет — пока не осознаем ценности морской "кладовой" и не научимся управлять ее ресурсами.
Параллельным шагом, независимым от первого — было бы целесообразным создание морского заповедника "Охотское море" с задачами не только охраны типичных участков шельфа. Заповедник мог бы быть полигоном планомерного изучения с привлечением на кооперативных началах научных организаций и предприятий, занимающихся промыслом в Охотском море. Уверен, отбоя не будет от ученых и волонтеров России и Мира, желающих работать на таких морских станциях!

Ныне на акватории шельфа Магаданской области есть уникальный для Дальнего Востока пункт более чем 25-летнего мониторинга численности морских птиц (на острове Талан), отражающий состояние морских биоценозов (в которых кормятся птицы). Он организован ИБПС ДВО РАН, однако не имеет даже необходимого оборудования, размещен в убогом балке и может принять в сезон лишь одного (!) постороннего исследователя. Нищета не по заслугам… Морской участок Магаданского заповедника ("Ямские острова") крайне труднодоступен даже для сотрудников заповедника и не может быть базой для регулярной научной работы.

Затронутые в данной публикации заповедные акватории далеко не в первую очередь должны рассматриваться как ресурс для развития туризма; тут многое зависит от выбранных мест. А вот разработка маршрутов на ближайшей к Магадану акватории и привлечение к их обслуживанию частного водного транспорта ("Ассоциации морского туризма" или чего-то подобного) — востребованный просветительный и развлекательный бизнес.

Можно назвать другие одновременно уникальные для исследования и возможные для развития туризма территории, например, Пенжинская губа. Здесь максимальная разница между приливами и отливами самая грандиозная на Тихом океане — достигает почти 13 м! Это воистину чудо света могло бы привлечь состоятельных туристов.

Не руби сук, на котором сидишь!

Как видите, текст, написанный мной — экологом — в защиту Охотского моря от отравления технологической химией, никак не апеллирует к классическим аргументам "зеленых" (уникальность, "краснокнижность", традиционность мест отдыха и т.д. и т.п.). Использую лишь простые понятия экономической целесообразности, актуальные и ныне, и в будущем, но не для частных лиц или большого бизнеса, а для государства в целом. Цель статьи будет достигнута, если побудит общество в целом и его органичную часть — власть — осмыслить научное и экономическое величие Охотского моря. Все вместе мы должны понять, чем рискуем, и решить, чего мы, в конце концов, хотим. Если стоит стратегическая задача не оставить страну без рыбы (а также крабов и прочих деликатесов) — нельзя даже думать о том, чтобы добывать нефть в Охотском море, а уголь, медь, золото и другие крайне важные ископаемые — из коренных месторождений в бассейнах тихоокеанских рек.

Надежда на должное разумное отношение к Морю есть, и она основана сегодня на многократно цитированном в прессе высказывании министра природных ресурсов России А.А. Козлова о затронутой мною проблеме:
"Что важнее — рыба в нерестовых реках или уголь, который необходим экономике страны. Мы с губернатором Магаданской области сходимся в том, что рыба для Магадана важнее, уголь мы обеспечим с помощью других регионов" (14).
Эти слова — да Богу в уши!

Позицию Губернатора С.К. Носова предвидеть не сложно — он поддержал идею организации громадного по площади национального парка "Черский", "подвинув" в ряде мест арендаторов земли. Надеемся, что услышит нас и в этот раз.

Да минует Охотское море участь Каспийского, Азовского и Северного морей. Грешно губить Охотское море — наше колоссальное богатство. Оно принадлежит и нам, и грядущим поколениям, оно — на века!
Заслуженный деятель науки РФ

д.б.н., профессор

Д.И. Берман

Литература

  1. Есть ли медь на Колыме, что не так с поисковыми лицензиями и чего ждать от "вольного приноса"
  2. Намоем золота? Какое будущее ждёт россыпную золотодобычу
  3. Добыча золота в Магаданской области
  4. Гипохлорит кальция
  5. Уточнение параметров Артыкского землетрясения 1971 г. в Якутии с использованием палеосейсмогеологической методики
  6. Матвеева Т. Н., Громова Н. К., Ланцова Л. Б. Исследование адсорбции танинсодержащих органических реагентов на стибните, арсенопирите и халькопирите при флотации комплексных золотосодержащих руд. Физико-технические проблемы разработки полезных ископаемых. 2016 № 3. С. 134–142
  7. Роль цианида в добыче золота
  8. Предварительные итоги вылова 2022 года — 4,88 млн тонн рыбы и морепродуктов
  9. Ширков Э.И. Эколого-экономическая эффективность использования природно-ресурсного потенциала Охотского моря. Пространственная экономика. 2010. 3. Стр. 49–67.
  10. Жилкин А.А., Иванов В.П., Пальцев В.Н., Зиланов В.К. Международное сотрудничество в изучении и использовании рыбных ресурсов Каспийского моря. Сб. Научное обеспечение социально-экономического развития и экологической безопасности АПК. С-Пб.: Изд-во "Вестник Российской академии с/наук", 2011. С. 40–54.
  11. Максаковский В.П.. Мировое рыболовство. География. 2002. № 11 стр. ХХ-ХХ.
  12. Картамышева, Е. С. Последствия добычи нефти и газа на Каспийском море / Е. С. Картамышева, Д. С. Иванченко. // Молодой ученый. — 2017. — № 25 (159). — С. 113–117.
  13. Малашенков Б.М., Акчурин Л.И. Структурные изменения в сфере государственного регулирования разработки нефтегазовых месторождений на шельфе США. Государственное управление. Электронный вестник. Выпуск 79. Апрель 2020 г. Стр. 51–67
  14. Александр Козлов: Мы должны оставить нашим детям месторождения меди и цинка, которыми богата Колыма

Подробнее: https://magadanmedia.ru/news/1569498/?from=60
2023-08-28 07:35